Неточные совпадения
Прислуга Алины сказала Климу, что барышня нездорова, а Лидия ушла гулять; Самгин спустился к реке, взглянул вверх по течению, вниз — Лидию не видно. Макаров играл что-то очень бурное. Клим пошел домой и снова наткнулся
на мужика, тот
стоял на тропе и, держась за лапу сосны, ковырял
песок деревянной ногой, пытаясь вычертить круг. Задумчиво взглянув в лицо Клима, он уступил ему дорогу и сказал тихонько, почти в ухо...
А город, окутанный знойным туманом и густевшими запахами соленой рыбы, недубленых кож, нефти,
стоял на грязном
песке; всюду, по набережной и в пыли
на улицах, сверкала, как слюда, рыбья чешуя, всюду медленно шагали распаренные восточные люди, в тюбетейках, чалмах, халатах; их было так много, что город казался не русским, а церкви — лишними в нем.
Он лениво опустился
на песок, уже сильно согретый солнцем, и стал вытирать стекла очков, наблюдая за Туробоевым, который все еще
стоял, зажав бородку свою двумя пальцами и помахивая серой шляпой в лицо свое. К нему подошел Макаров, и вот оба они тихо идут в сторону мельницы.
Деревяшка мужика углубилась в
песок, он
стоял избочась, держался крепкой, корявой рукою за обломок сучка ветлы, дергал плечом, вытаскивая деревяшку из
песка, переставлял ее
на другое место, она снова уходила в сыпучую почву, и снова мужик изгибался набок.
Невыспавшиеся девицы
стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести утра. Розоватый парок поднимался с реки, и сквозь него,
на светлой воде, Клим видел знакомые лица девушек неразличимо похожими; Макаров, в белой рубашке с расстегнутым воротом, с обнаженной шеей и встрепанными волосами, сидел
на песке у ног девиц, напоминая надоевшую репродукцию с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые заметил, что широкогрудая фигура Макарова так же клинообразна, как фигура бродяги Инокова.
Стоит вкопанно в
песок по щиколотку, жует соломину, перекусывает ее, выплевывая кусочки, или курит и, задумчиво прищурив глаза, смотрит
на муравьиную работу людей.
Шкуна «Восток», с своим, как стрелы, тонким и стройным рангоутом, покачивалась,
стоя на якоре, между крутыми, но зелеными берегами Амура, а мы гуляли по прибрежному
песку, чертили
на нем прутиком фигуры, лениво посматривали
на шкуну и праздно ждали, когда скажут нам трогаться в путь, сделать последний шаг огромного пройденного пути: остается всего каких-нибудь пятьсот верст до Аяна, первого пристанища
на берегах Сибири.
«Тут!» — сказали они. «Что тут?» — «Пешкьюем надо». — «Где же Лена?» — спрашиваю я. Якуты, как и смотритель, указали назад,
на пески и луга. Я посмотрел
на берег: там ровно ничего. Кустов дивно, правда, между ними бродит стадо коров да два-три барана, которых я давно не видал. За Лену их недавно послано несколько для разведения между русскими поселенцами и якутами. Еще
на берегу же
стоял пастушеский шалаш из ветвей.
Взгляд далеко обнимает пространство и ничего не встречает, кроме белоснежного
песку, разноцветной и разнообразной травы да однообразных кустов, потом неизбежных гор, которые группами, беспорядочно
стоят, как люди,
на огромной площади, то в кружок, то рядом, то лицом или спинами друг к другу.
Посредине фанзы
на треножнике
стоит старый надтреснутый котел, наполненный
песком и золой.
Зыков
стоял и зорко следил за доводчиками, которые
на деревянных шлюзах сначала споласкивали
пески деревянными лопатками, а потом начали отделять пустой
песок от «шлихов» небольшими щетками.
В «забое», где добывались
пески, работали Матюшка с Туркой, откатывал
на тачке
пески Яша Малый, а Мина Клейменый
стоял на промывке с Кишкиным.
Тут же откатчики наваливали добытые
пески в ручные тачки и по деревянным доскам, уложенным в дорожку, свозили
на лед, где
стоял ряд деревянных вашгердов [Вашгерд (от нем. Waschhert) — небольшой станок для промывки руды, особенно золотоносной.].
Вскоре после описанных последних событий Розанов с Райнером спешно проходили по одному разметенному и усыпанному
песком московскому бульвару.
Стоял ясный осенний день, и бульвар был усеян народом.
На Спасской башне пробило два часа.
В Чурасове крестьянские избы, крытые дранью, с большими окнами,
стояли как-то высоко и весело; вокруг них и
на улице снег казался мелок: так все было уезжено и укатано; господский двор вычищен, выметен, и дорога у подъезда усыпана
песком; около двух каменных церквей также все было прибрано.
Песок кое-где был смыт с утоптанных дорожек, в ямах
стояли лужи мутной воды, следы ног ясно отпечатывались
на мокром грунте; дувший с пруда ветерок колебал верхушки берез и тополей, блестевших теперь самой яркой зеленью.
Снился ей желтый песчаный курган за болотом, по дороге в город.
На краю его, над обрывом, спускавшимся к ямам, где брали
песок,
стоял Павел и голосом Андрея тихо, звучно пел...
Тиунов вскочил, оглянулся и быстро пошёл к реке, расстёгиваясь
на ходу, бросился в воду, трижды шумно окунулся и, тотчас же выйдя, начал молиться: нагой, позолоченный солнцем,
стоял лицом
на восток, прижав руки к груди, не часто, истово осенял себя крестом, вздёргивал голову и сгибал спину, а
на плечах у него поблескивали капельки воды. Потом торопливо оделся, подошёл к землянке, поклонясь, поздравил всех с добрым утром и, опустившись
на песок, удовлетворённо сказал...
Сели
на песке кучками по восьмеро
на чашку. Сперва хлебали с хлебом «юшку», то есть жидкий навар из пшена с «поденьем», льняным черным маслом, а потом густую пшенную «ройку» с ним же. А чтобы сухое пшено в рот лезло, зачерпнули около берега в чашки воды: ложка каши — ложка воды, а то ройка крута и суха, в глотке
стоит. Доели. Туман забелел кругом. Все жались под дым, а то комар заел. Онучи и лапти сушили. Я в первый раз в жизни надел лапти и нашел, что удобнее обуви и не придумаешь: легко и мягко.
Иду по берегу вдоль каравана.
На песке стоят три чудных лошади в попонах, а четвертую сводят по сходням с баржи… И ее поставили к этим. Так и горят их золотистые породистые головы
на полуденном солнце.
Стоит посреди владения Лентовский и говорит, говорит, размахивает руками, будто рисует что-то… То чертит палкой
на песке…
Весло, глубоко вбитое в
песок, плохо уступало, однако ж, усилиям Гришки. Нетерпение и досада отражались
на смуглом остром лице мальчика: обняв обеими руками весло и скрежеща зубами, он принялся раскачивать его во все стороны, между тем как Ваня
стоял с нерешительным видом в люке и боязливо посматривал то
на товарища, то
на избу.
Каким образом,
стоя спиною к Оке, мог увидеть Захар, что Глеб переехал реку и как затем исчез в кустах — неизвестно; но только он мгновенно тряхнул головою, плюнул сажени
на три и развалился
на песке. Глаза его следили с каким-то нетерпеливым лукавством за Гришкой, который возвращался назад.
И выходя из храма, он еще раз взглянул
на сестру; возле нее
стоял Юрий, небрежно, чертя
на песке разные узоры своей шпагой; и она, прислонясь к стене, не сводила с него очей, исполненных неизъяснимой муки… можно было подумать, что через минуту ей суждено с ним расстаться навсегда.
—
Постой, — сказал он, ткнув палкой в
песок, около ноги сына. — Погоди, это не так. Это — чепуха. Нужна команда. Без команды народ жить не может. Без корысти никто не станет работать. Всегда говорится: «Какая мне корысть?» Все вертятся
на это веретено. Гляди, сколько поговорок: «Был бы сват насквозь свят, кабы душа не просила барыша». Или: «И святой барыша ради молится». «Машина — вещь мёртвая, а и она смазки просит».
От выработки до вашгерда было сажен двести с небольшим. У низенькой плотины
стоял деревянный ящик длиной аршина два; один бок этого ящика был вынут, а дно сделано покатым, в несколько уступов. Это была нижняя часть вашгерда, или площадка; сверху она была прикрыта продырявленным железным листом в деревянной раме — это грохот. Площадка и грохот составляли весь нехитрый прибор,
на котором производилась промывка золотоносных
песков,
на ученом языке горных инженеров этот прибор называется вашгердом.
Я подошел к кучке. Все, молча и сняв шапки, смотрели
на лежавшие рядом
на песке тела. Иван Платоныч, Стебельков и Венцель тоже были здесь. Иван Платоныч сердито нахмурился, кряхтели отдувался; Стебельков с наивным ужасом вытягивал из-за его плеча тонкую шею; Венцель
стоял, глубоко задумавшись.
Несколько больших лодок и одна маленькая
стояли в ряд
на песке, волны, взбегая
на берег, точно манили их к себе.
По измятой траве, по широкому следу в
песке и глине можно было заключить, что несчастного лейтенанта волоком волокли
на дно оврага и только там нанесли ему удар в голову, не топором, а саблей, вероятно, его же кортиком: вдоль всего следа от самой дороги не замечалось ни капли крови, а вокруг головы
стояла целая лужа.
Стоит он и тяжко вздыхает,
Пока озарится восток,
И капают горькие слезы
Из глаз
на холодный
песок...
— Невдомек! — почесывая затылок, молвил Патап Максимыч. — Эка в самом деле!.. Да нет,
постой, погоди, зря с толку меня не сшибай… — спохватился он. —
На Ветлуге говорили, что этот
песок не справское золото; из него, дескать, надо еще через огонь топить настоящее-то золото… Такие люди в Москве, слышь, есть. А неумелыми руками зачнешь тот
песок перекалывать, одна гарь останется… Я и гари той добыл, — прибавил Патап Максимыч, подавая Колышкину взятую у Силантья изгарь.
Ранним утром, еще летнее солнце в полдерево
стояло, все пошли-поехали
на кладбище. А там Настина могилка свежим изумрудным дерном покрыта и цветики
на ней алеют. А кругом земля выровнена, утоптана, белоснежным речным
песком усыпана. Первыми
на кладбище пришли Матренушка с канонницей Евпраксеей, принесли они кутью, кацею с горячими углями да восковые свечи.
Глазам не верил Алексей, проходя через комнаты Колышкина… Во сне никогда не видывал он такого убранства. Беломраморные стены ровно зеркала
стоят, — глядись в них и охорашивайся… Пол — тоже зеркало, ступить страшно, как
на льду поскользнешься, того гляди… Цветы цветут, каких вздумать нельзя… В коврах ноги, ровно в сыпучем
песке, грузнут… Так прекрасно, так хорошо, что хоть в Царстве Небесном так в ту же бы пору.
Возле родника
стоит деревянная ветхая часовенка,
на ней старинный образ живоносного источника, а в заднем углу огромный дикарь,
песок из-под него вырыт чуть не наполовину.
Совсем выбились из сил, ходя по сыпучему
песку; наконец какой-то добрый человек показал им
на баржи, что
стояли далеко от берега, чуть не
на самом стрежне реки.
К восьми часам утра мы перебрались через последний мыс и подошли к реке Нельме.
На другой ее стороне
стояла юрта. Из отверстия в ее крыше выходил дым; рядом с юртой
на песке лежали опрокинутые вверх дном лодки, а
на самом берегу моря догорал костер, очевидно он был разложен специально для нас. Его-то мы и видели ночью. Из юрты вышел человек и направился к реке. В левой руке он держал за жабры большую рыбину, а в правой — нож.
Солнце
стояло высоко
на небе и светило ярко, по-осеннему. Вода в реке казалась неподвижно гладкой и блестела, как серебро. Несколько длинноносых куликов ходили по
песку. Они не выражали ни малейшего страха даже тогда, когда лодки проходили совсем близко. Белая, как первый снег, одинокая чайка мелькала в синеве неба. С одного из островков, тяжело махая крыльями, снялась серая цапля и с хриплыми криками полетела вдоль протоки и спустилась в соседнее болото.
С этим воспоминанием связано у меня а другое, — о столкновении во время этой работы с Генею. Не помню, из-за чего мы поссорились. Ярко помню только:
стою на дворе с железным заступом в руках около песочной кучи, тачка моя наполнена
песком, рядом Генина тачка. Я воплю неистово, исступленно, и в голове моей мелькает...
И попадись он князю
на другой день за балаганами, а тут
песок сыпучий, за
песком озеро, дно ровное да покатое, от берега мелко, а
на середке дна не достанешь; зато ни ям, ни уступов нет ни единого. Завидевши купчину, князь остановился, пальцем манит его к себе: поди-ка, мол, сюда. Купчина смекнул, зачем зовет, нейдет, да,
стоя саженях в двадцати от князя, говорит ему...
На дворе
стояла весна, сердце просило любви, и Ардальон Михайлович влюбился. Предметом его страсти была бойкая девушка — Марья Петровна Бобылева, соседка по комнатам с Ардальоном Михайловичем. Оба они снимали комнаты в одном из домов
на Песках у съемщицы.
Я не ушел, конечно. Она вышла
на террасу, а я остался в гостиной и минут пять перелистывал ноты. Потом и я вышел. Мы
стояли рядом в тени от занавесок, а под нами были ступени, залитые лунным светом. Через цветочные клумбы и по желтому
песку аллей тянулись черные тени деревьев.